Южный Урал, № 11 - Яков Вохменцев

— Вот она, девка Азовка-то, завела да и бросила! — шутит Павел Петрович.

После подъема на Азов-гору он сдержан, молчалив более обычного. Какие новые замыслы рождаются в этой мудрой голове с чистым, обрамленным рамкой седых волос, выпуклым лбом, который, задумавшись или припоминая что-нибудь, Павел Петрович часто потирает рукой.

Поиски дороги продолжаются с тем же успехом. Избрали другое направление — уткнулись в ручеек; кочки, болотце — машине не пройти. Будто посмеиваясь, нас неотступно сопровождает серенькая трясогузка. Перелетает с ветки на ветку, трясет хвостиком. Может, это девка Азовка обернулась птичкой?

Вдруг… У-у-у! — завыл невдалеке гудок.

— На руднике! Вон куда ехать надо, — встрепенулся проводник.

Через четверть часа мы въезжали в Зюзельку. Совсем близехонько и плутали-то!

У маленького домика, на дверях которого значится табличка:

1-й горноспасательный отряд

2-й оперативный пункт при

Зюзельском рудоуправлении.

выстроилась шеренга людей в брезентовых комбинезонах. На бойцах-горноспасателях — круглые упругие каски, за спиной блестящие кислородные приборы-респираторы; гофрированная трубка респиратора подведена ко рту для дыхания, на голове — лампочка-фонарик.

Командир отряда — высокий, мужественного вида человек — внимательно проверяет исправность снаряжения каждого бойца. Это — проверка перед тренировочным спуском в шахту. Этого не было на старом Зюзельском руднике. Да, пожалуй, и на всех старых рудниках Урала.

Павел Петрович следит за горноспасателями долгим внимательным взглядом, пока они не скрываются из вида.

Пока мы поднимались на Азов, в Зюзельке успели приготовиться к встрече. В клубе полно народу (как раз кончилась смена). Все ждут Бажова.

На сцене — цветы; над сценой на большом кумачовом полотнище четкая надпись:

«Привет нашему знатному земляку — писателю сказов народных Павлу Петровичу Бажову».

С первых же фраз, коротких, отрывочных разговоров убеждаешься, что имя Бажова широко известно здесь, о нем говорят с гордостью и уважением.

Появление Павла Петровича было встречено продолжительными аплодисментами. Он растроган, смущен этим приемом. Особенно смущает его надпись на полотне.

— Ну, право… ну, что это?.. Нет, верно, зачем?.. — бормочет он, усаживаясь в президиуме.

Девочка-татарка поднесла дорогому гостю букет полевых цветов (успели сбегать за цветами), сказала приветствие сначала по-татарски, потом по-русски, не совсем чисто выговаривая некоторые слова. Павел Петрович слушал, поднявшись на ноги, склонив голову немного вбок и глядя куда-то перед собой, в позе, которая ясно говорила, что можно бы и без всей этой церемонии. Приняв цветы, он сказал:

— В альманахе «Уральский современник» скоро будет напечатана сказка «Синюшкин колодец». Это будет мой ответ зюзельским пионерам.

Дальше началось то, чем обычно всегда тяготился Павел Петрович. Каждый выступающий считал своим непременным долгом сказать похвалу в адрес Бажова. Некоторые были явно неумеренными, но все они шли от чистого сердца. Однако это не делало все торжество менее легким для того, кому оно посвящалось. Голова Павла Петровича опускалась все ниже: он словно стыдился, что люди так хвалят его.

— Это при живом-то человеке?! — возмущался он в перерыве. — Все-таки положение идиотское: тебе говорят такое, а ты — молчи, соглашайся…

Скромность была его отличительной чертой: ее не могла испортить даже большая литературная слава. Вспоминается, как в 1943 году, в Молотове, куда Павел Петрович ездил в сопровождении большой группы свердловских писателей на научно-литературную конференцию, его ждали на концерт, устроенный силами артистов местного театра оперы и балета, посвящавшийся участникам конференции, а вернее, пожалуй, — П. П. Бажову. Концерт не начинали, пока не приехал Бажов. А он, как на беду, запаздывал. Когда Павел Петрович появился в зале, публика и актеры устроили ему овацию. Узнав, что концерт задержался из-за него, Павел Петрович растерялся и долго не мог найти подходящих слов, чтобы выразить свое отношение к случившемуся.

— Да чего же это они?! — искренно недоумевал он, испуганно округляя глаза, и в выражении их мелькало что-то детское. — Нет, верно. А я еще думал, идти, не идти. Нездоровилось немного. А если бы не пришел совсем? Дикое положение получается.

Популярность Бажова на Урале вообще была исключительно велика. Его знали хорошо в лицо во многих городах и рабочих поселках. Очень часто незнакомые люди здоровались с ним на улице.

Не трудно понять, в чем был секрет этой популярности: писатель Бажов был близок к народу, все его творчество являлось выражением дум и чаяний народных, концентрировало в себе народную мудрость. Этому способствовало и большое личное обаяние Бажова.

К нему охотно шли за помощью и советом. Шли все.

— Пимокаты меня одолели, — как-то говорил он, будучи депутатом. — Все о своих делах хлопочут. Писать совсем времени нет…

— Павел Петрович, так направьте их в соответствующее учреждение, — советовал кто-нибудь ему. Он спокойно возражал:

— А ты бы направил? Они же ко мне обращаются, а не в учреждение… Вот то-то и оно.

Особенно близок был он той части уральских рабочих, которая помнила прошлое. И это понятно: он сумел показать это прошлое так, как до него не показывал никто. Позднее, вновь бывая в Полевском, мне не раз приходилось встречать старого рабочего, с гордостью говорившего, что он «вместе с Бажовым в президиуме сидел».

Сам Павел Петрович к таким встречам с народом относился в высшей степени серьезно, дорожил ими. Стараясь, как говорится, «не ударить лицом в грязь», к встрече с полевчанами, например, он пытался что-то записывать на бумажке — конспект для выступления, но потом бросил. «Все равно не вижу, говорю, что на язык придет». «Приходило» как раз то, что нужно, хотя сам Бажов считал себя оратором плохим.

Все, близко знавшие его, обычно поражались тому обилию сведений, фактов, цифр, которые хранил он в памяти. Память у него была поразительная, а знания — поистине всеобъемлющие, энциклопедические, особенно же по уральской истории. Но, пожалуй, самым редкостным качеством было даже не это. Когда ему приходилось говорить перед народом, он в каждом отдельном случае умел найти для выражения своих мыслей очень доходчивую, а подчас и неожиданную форму. Таким было и его выступление в Зюзельке.

Он заговорил о… мечте. По началу речь казалась несколько отвлеченной, но как-то незаметно она перешла на вещи близкие, понятные каждому. Павел Петрович говорил:

— Мечта у человека существует с давних времен. А мечта — она ведь далеко уведет, если за нее бороться! Ленин говорил: «Надо мечтать!» Но раньше каждый мечтал в одиночку, потому и толку не получалось. Вот, к примеру, я сейчас ехал и видел: занимаются горноспасатели. Хорошо. А раньше это увидел бы? Не увидел. Случилось несчастье в шахте — пропадай. Теперь — совсем не то. А ведь это была тоже мечта, чтобы труд был безопасным. Мечтали о разном, а все сходилось в одной точке — в вопросе о счастье народа. Отражение такой мечты есть в каждом сказе, легенде. В одной из легенд об Азов-горе говорится о том, что есть такое имячко, перед которым откроются все сокровища, скрытые до поры до времени. И не только сокровища земных недр. А и сокровища человеческой души. А это важнее. Теперь мы знаем такое имячко: партия, коммунист. Партия организовала народ на борьбу и привела к Великой Октябрьской социалистической революции, которая дала народу счастье. Партия научила нас и мечтать так, чтобы мечта становилась явью, сбывалась. И чтобы каждому от этого становилось лучше…

Под конец он сказал:

— Вот и у меня есть мечта: написать книгу о современных уральских мастерах, показать труд рабочего человека в наши дни…

Увы, эта мечта осталась неосуществленной.

После собрания он спрашивал:

— Ну, как я говорил? Ладно, что ль?

Следующий день посвящался осмотру Криолитового завода («Криолита», как все говорят здесь) и Гумешкам. С нами поехал старый знакомец П. П. Бажова — Дмитрий Александрович Валов, местный уроженец, потомственный рабочий, в те годы — председатель Полевского райисполкома, человек еще сравнительно молодой, беспокойный, ищущий и, как все полевчане, влюбленный в свой край.

О приезде Бажова знали (видимо, предупредили из райкома). Машина не успела остановиться у подъезда заводоуправления, как на ступенях появились представители администрации, парторг, один из членов завкома. С ожиданием и явной симпатией они смотрели на подходившего к ним невысокого, уже в больших годах, человека, с тем характерным, запоминающимся обликом, который так «шел» Бажову: с лицом библейского мудреца, в кепке, сапогах, во всем черном, с неспешной, покойной и как бы чуть натруженной походкой… и, конечно, — борода. Бороду знали все, даже те, кто никогда не видел Бажова.